Оффшор при рейдерских захватах: Средство нападения или инструмент защиты. Часть 1

Поможет ли регистрация прав собственности на недвижимое имущество на компанию - нерезидента защититься от рейдеров. Оффшор как популярный инструмент титульного владения недвижимостью. Анализ уязвимостей в цепочке владения при оформлении недвижимости на оффшор. Типовые документы: защита от фальсификаций. Организация документооборота и схем хранения документов. Источники информации, защита информации.

Александр Алексеев, управляющий партнер GSL Law & Consulting (А.А.)

&

Неназываемый Эксперт. Гость предпочитает сохранять анонимность (Н.Э.)

А.А.: Здравствуйте, дамы и господа, наши веб-зрители. Сегодня мы говорим об очень насущной теме: «Вопросы оффшоров в рейдерских захватах». Это, наверное, одна из самых табуированных тем, о которой вообще мало кто готов говорить. Именно поэтому мы сегодня пригласили в нашу интернет-студию очередного Неназываемого Эксперта. Выбор эксперта тоже, в общем-то, не случаен. Это капитан Жеглов. И уж кому, как ни ему вести разговор обо всем, что связанно с рейдерскими захватами. И сформулировал я тему так: «Каким же образом оффшор применяется: как средство нападения или инструмент защиты?». Так что, Глеб Егорович, вам слово. С чего Вы хотите начать?

Н.Э.: Нерезидентные, они же оффшорные компании, применяются при рейдерских захватах как для нападения, так и для защиты. С точки зрения использования для нападения, их используют для того, чтобы впоследствии, когда они приобретают некие права и становятся добросовестными приобретателями…

А.А.: Они в данном случае кто? Нерезиденты?

Н.Э.: Да, речь идет о нерезидентной компании. Когда нерезидентные компании приобретают права на отнятое имущество или на какие-то активы, то для того, чтобы вернуть все вспять, необходимо судиться. Соответственно, нерезидентные компании в этом смысле помогают «нечистоплотным» людям как минимум затруднить, усложнить, затянуть арбитражные процессы или же судебные процессы.

А.А.: То есть фактически использование нерезидента в рейдерских захватах - это средство усложнения жертве возможности отстоять свои права, вернуть свои права, верно?

Н.Э.: Да, можно и так сказать. Потерпевшим. Жертва это все же более…

А.А.: Бытовое. Не процессуальный термин.

Н.Э.: Потерпевшим или ответчикам, или истцам. Также еще более усложняется этот вопрос, если потерпевший – нерезидент, и нападавший тоже нерезидент. То в этой связи вопрос о выборе применимой юрисдикции и применимого права, а также судебное разбирательство в зарубежной юрисдикции представляются гораздо более трудоемкими, длительными и экономически-затратными, чем, например, судебное разбирательство в российской юрисдикции.

А.А.: То есть я правильно понимаю, что Вы предлагаете потерпевшим по возможности строить свои взаимоотношения по владению активами, руководствуясь российским правом, предусматривая в арбитражных оговорках рассмотрение именно в российских судах, верно или я что-то не то говорю?

Н.Э.: Я ничего не предлагаю предполагаемым потерпевшим и предполагаемым людям, которые будут использовать активы нерезидентов, поскольку каждая ситуация уникальна. И также должны все помнить и знать, что есть такое понятие как исключительная подсудность, поскольку мы не знаем о каких активах идет речь. Но в большинстве случаев, когда речь идет о рейдерстве, это либо недвижимое имущество, по которому работает исключительная подсудность юрисдикции страны по месту нахождения этого имущества. И в этой связи стороны далеко не всегда вольны выбирать применимое право. Что же касается другого имущества, которое, подвергается захвату, то здесь речь идет, как правило, в большинстве случаев об акциях, ценных бумагах.

И, соответственно, эти акции начинают прыгать по реестрам, пакеты акций начинают распыляться и пр. И в связи с тем, что почти всегда реестродержатели выступают либо в качестве ответчиков, либо в качестве третьего лица, так сказать, как минимум или соответчика, или соистца.

И в большинстве случаев пакеты этих акций распыляются, и получается много этих реестродержателей и т.д. То вопрос о применимом праве всегда должен осмысливаться,

но каких-то конкретных рекомендаций, конкретной ситуации высказать невозможно.

А.А.: Досадно, потому что я как раз хотел спросить именно о некоторых рекомендациях.

Я понимаю, что Вы связаны конкретикой, и без индивидуального рассмотрения дела невозможно что-то предложить, но все равно наши слушатели скорее ждут хоть что-то.

Н.Э.: Никакого «что-то» не было бы даже высказано, даже если бы была конкретная ситуация.

Я бы воздержался высказывать какие-либо советы и пожелания, потому что нас слушают как добросовестные люди, так и потенциальные недобросовестные люди. И поэтому я не хочу превращать наш вебинар в обучение «На что следует обратить внимание», ведь это же можно обернуть и вспять. Человек, который поймет где что крепче, он, соответственно, будет планировать свой злой умысел, если можно так выразиться, от достигнутого.

А.А.: Понятно.

Н.Э.: Поэтому здесь, не зная аудиторию, не зная, с кем ты разговариваешь, невозможно транслировать на широкую публику тот реальный накопленный опыт в этой связи. Общие рекомендации такие: «Когда вы закрепляете некое имущество или имущественные права за тем или иным юридическим лицом, вы должны всегда помнить о возможности будущих рисков судебных разбирательств. А в этой связи вы должны все-таки проверить и подумать, какое применимое право и юрисдикция какого суда будут использоваться, вы должны посоветоваться, сколько будут длиться и стоить возможные судебные тяжбы в этой юрисдикции».

А.А.: Об этом мы можем сказать из опыта, в какие цифры судебные разбирательства могут обернуться.

Н.Э.: Практика наша свидетельствует, что недвижимость была разбросана не только в Европе, но и в Юго-Восточной Азии и в других странах. И перечислять сейчас как минимум 15-20 стран, в которых, допустим, у нас был какой-то минимальный опыт или понимание – это сложно, практически невозможно.

А.А.: Ну, тогда подсудность российская.

Н.Э.: Значит, сроки судебного разбирательства в каждой стране очень разные, даже в разных европейских странах они существенно отличаются, процедуры существенно отличаются.Нет европейского унифицированного законодательства. Даже если мы будем говорить про большинство случаев, про Европу – нет одинаковых судебных процедур. В каждой стране фактическая ситуация очень разная. Можно говорить более-менее только о стоимости по Европе, например, судебных юристов где-то, они всегда берут по часам, в диапазоне от 300 до 700 евро в час в зависимости от компании. Потому что если вы пойдете в крупную компанию, это будет ближе к верхней шкале. Если вы пойдете в малую и среднюю компанию, это будет ближе к нижней шкале, но даже…

А.А.: Может тогда попытаться не только…

Н.Э.: Никогда вы не будете знать, сколько это будет часов. Можете только со стопроцентной уверенностью говорить, что будет много часов.

А.А.: Сколько это было раньше?

Н.Э.: Речь может идти о десятках тысяч евро, может быть, о сотнях тысяч евро. Вы понимаете,

не нужно гадать, я не хочу запугивать.

А.А.: А мне нужно попытаться получить хоть какую-нибудь конкретику для разговора.

Н.Э.: Невозможно. Эти вещи не являются типовыми. Ситуации, связанные с рейдерскими захватами не являются типовыми. Если вы распылили пакет акций на 30 позиций, и появилось 30 добросовестных приобретателей в 30 странах. Посчитайте, сколько судебных процедур вам придется осуществить. Либо же возможно вы выберете план судебных тяжб, таким образом, чтобы не признать добросовестное приобретение, а признать ничтожной первичную сделку по отчуждению в силу ее некой порочности. Поэтому говорить о каких-либо точных стоимостях и точной проблематике невозможно. Возможно говорить только о том, что во всех рейдерских захватах всегда, абсолютно всегда, присутствует человеческий фактор. Чем больше людей имеют возможность что-то подписывать (сделки, иные документы, имеющие юридическое значение), тем большему риску подвержена вся ваша структура.

Поэтому первое, что вы должны будете сделать –– это максимально, лучше до одного человека, то бишь себя, уменьшить количество людей, которые обладают теми или иными юридическими правами по отношению к отчуждению вашего имущества и имущественных прав. Потому что при таких обстоятельствах рейдеры на первичном этапе не будут пользоваться какими-то пробелами (кто-то не так проголосовал, например), а будут уже вынуждены фальсифицировать документы. То есть речь уже идет не об оспоримых сделках, а речь идет о ничтожных сделках, что позволяет вам защищаться, не только с помощью судебных разбирательств, но также с помощью уголовно-правовых процедур, кои в большей степени эффективны, кои в большей степени быстры, кои в меньшей степени экономически затратны. Тут по-разному, конечно, с точки зрения сколько куда платится, но с точки зрения закона они вообще для вас бесплатны. Но по факту они что-то там стоят, как минимум на адвокатскую поддержку.

А.А.: Исходя из Вашей предыдущей преамбулы, что минимизировать количество лиц, которые вовлечены в обслуживание цепочки владения правами, то гипербола этого посыла является – физические лица сами владеют этой недвижимостью. Вот тогда цепочка просто минимальна. Правильно я понимаю?

Н.Э.: Да, конечно. Но мы исходим из некой презумпции, что по какой-либо причине, по какому-либо обстоятельству невозможно владение тем или иным физическим лицом теми или иными активами.

А.А.: Вы можете назвать эти обстоятельства?

Н.Э.: Нет, не могу звать. Но хотя бы для примера назову. У нас был прецедент, когда муж с женой жили - не тужили, владели неким имуществом, потом расстались. Он [муж] высказал ей [жене] нечто нелицеприятное в присутствии некоторых свидетелей. Она пошла, написала на него заявление. Он присел в порядке меры пресечения, поскольку был обвинен в покушении на совершение тяжкого преступления, и около года просидел с мерой пресечения в виде заключения под стражу. И все это сопровождалось бракоразводным процессом. А поскольку все это имущество было нажито в браке, то это один из тех самых рисков, один из примеров, когда личное владение, непосредственно персонально, не для всех является правильным, выгодным, целесообразным, перспективным. Потому что наша российская практика так же свидетельствует, что брачные договоры у нас в силу этических, культурологических, исторических традиций не нашли своего широкого применения. Далеко не все брачующиеся перед регистрацией брака решаются пойти к нотариусу и заключить договор о том, что жене не причитается ничего.

А.А.: Хорошо. Значит так, одной из возможных рекомендаций при использовании нерезидента для владения имуществом являются обстоятельства, связанные с семейной жизнью, с браком. Вот я сталкивался, что большинство пытается использовать нерезидента для достижения большей конфиденциальности. Это работает?

Н.Э.: Ну, конечно, это работает.

А.А.: Это настолько работает, что имеет смысл использовать это еще и как средство защиты?

Н.Э.: В этой жизни нет никаких категорий носящих абсолютный характер. Поэтому вопрос целесообразности – это вопрос коммерческий. Это тот вопрос, на который должны ответить бизнесмены. Наша задача, юристов-консультантов, рассказать, может быть, о рисках,о технологичности, как это работает. Но вопрос выбора, соотношения – риск есть везде. Вопрос критериев: какие риски представляются большими, а какие меньшими –– это вопрос личного выбора каждого предпринимателя, осуществляющего предпринимательскую, хозяйственную деятельность. Я еще хотел сказать, на что следует обратить внимание, что потенциальный критерий при выборе возможной рейдерской атаки –– это выбирать ту юрисдикцию, где документы в государственные регистрирующие органы нельзя представить, минуя местных сервис-провайдеров.

А.А.: Ага-ага. Например, это…?

Н.Э.: Например, при некоторых обстоятельствах это Кипр.

А.А.: Если я не ошибаюсь, тогда Вы выбрасываете, например, Великобританию, где можно представить документы самостоятельно, минуя сервис-провайдеров, верно?

Н.Э.: Я бы не хотел называть страны, где можно было бы, так сказать…

А.А.: Все, я понял.

Н.Э.: Но если уж прозвучала Великобритания, чтобы не показалось всем, что это очень удобная страна, с помощью которой можно атаковать. В Великобритании, если мне не изменяет память,

и я ничего не путаю, существуют процедуры, где можно заблокировать возможность подачи документов от третьих лиц, установив некую электронную связь, некие электронные ключи с «Companies House».

А.А.: Да, и с конкретным агентом. Вот я тоже что-то подобное вспоминаю. И могу сказать,

что это не очень давно появилось. Возможно, что после подобных случаев.

Н.Э.: Мой общий месседж: «Если вы предполагаете такие риски, то вы должны четко спросить, проконсультироваться и знать ту процедуру, по которой могут поменяться акционеры, по которой могут быть внесены изменения в учредительные документы, ту процедуру, по которой может поменяться директор у этого нерезидента. То есть те ключевые моменты, с помощью которых рейдеры врываются на ваше поле и захватывают те или иные ключевые позиции. Вы должны абсолютно четко представлять акционерное владение, вопросы управления, значение прекращения досрочного полномочия исполнительного органа и любых юридически значимых изменений, связанных с вашими документами, с вашими владениями. В том числе, не исключая, вопросы внесения изменения в реестр титулов на владение движимым или недвижимым имуществом. По какой процедуре это происходит? Кто может, а кто не может подавать эти заявления и получать документы? Какие лица (нотариусы, не нотариусы) с этим связаны? Поэтому, если есть нотариальное обязательное удостоверение сделок - это лучше,чем когда его, например, нет. Если регистр обязан неким образом получить подтверждение от прежнего владельца о том, что он таки отчуждал – это лучше, чем ничего и т.д. Возможно,еще дополнительно какие-то схемы защиты».

А.А.: То есть общая логика - это попытаться делать выбор в отношении юрисдикции, исходя из критерия наибольшей сложности, наибольшей дороговизны всех процедур, связанных с регистрацией и также с изменениями в структуре компании, верно?

Н.Э.: Я бы сказал, что дороговизна не всегда пропорциональна эффективности защиты.

Эти две кривые не всегда идут параллельно. Усложнение – да, но с оговоркой: надо понимать, чем это усложнение вызвано, и что это разумное усложнение. То есть если это вовлеченность нотариуса, который проверяет дееспособность полномочия сторон при совершении сделки и проверяет волю каждой из сторон на отчуждение и приобретение, то да, это разумное усложнение. А если усложнение – это просто документы будут регистрироваться, условно говоря, полгода, так сказать, или усложнены какие-то формальные вещи, которые не находятся в прямой связи с нейтрализацией тех рисков, о которых мы говорим. Тогда это ненужное усложнение.

Все-таки есть некоторый disclaimer (оговорка), что усложнение усложнению рознь. Чтобы люди понимали, какие усложнения им нужно находить, а какие не нужно.

А.А.: Еще я помню, что есть программное обеспечение, которое предлагают реестры, которое мониторит наличие изменений, и при появлении таковых тут же собственника ставит в известность.

Н.Э.: Ну, как вариант. А вот усложнение, которое мне пришло на ум, которое не нужно, например, но его невозможно будет избежать в большинстве случаев: «Если вы совершаете сделки с этим недвижимым имуществом, которое висит «на балансе юридического лица», то в большинстве юрисдикций, которые правильные, хорошие, я напоминаю, что там есть понятие налогообложения и бухучета». И вы, отчуждая, приобретая, совершая сделки с недвижимым имуществом, вынуждены будете также заниматься налоговым планированием. А в том числе вы вынуждены будете согласовывать цену сделок с вашими аудиторами, бухгалтерами, поскольку все сделки за рубежом, также как и в России, впрочем говоря, должны совершаться по рыночной цене. А для вас совершение сделок по рыночной цене далеко не всегда будет интересным или целесообразным. И, возможно, в силу наступления этих налоговых обязательств по факту совершения этих сделок. И об этом зачастую стоит помнить ничуть не меньше, а то и раньше,чем про риски рейдерских атак. Государство тоже такой квазирейдер.

А.А.: Ну, кстати говоря, я думаю, это будет темой другого нашего вебинара, но это не менее популярная тема, связанная с защитой от особых типов рейдеров.

Н.Э.: Я скажу, что в Российской Федерации тема рейдерства все-таки пошла на убыль, с того момента, как нотариусы были вовлечены в силу требований закона, допустим, в сделки об отчуждении долей акций, ну не акций, а долей так точно обществ с ограниченной ответственностью. Была усилена еще некоторая административно-уголовная практика и, конечно же, уже все поделили.

А.А.: Ага. То есть вы ответили на мой последний вопрос о тенденциях. То есть тенденции к тому, что это идет на…

Н.Э.: В Российской Федерации, по крайней мере, если сравнивать ситуацию 10 лет назад и сейчас, нельзя сказать, что сейчас это тема №1. Все-таки люди научились быть аккуратными, усложнились процедуры. Да и активы, в которые… Ведь нужно понимать, что все рейдерские атаки должны иметь высокую маржинальную норму прибыли, потому что там вовлечены целые группы людей,и речь идет в большинстве случаев о суммах, превышающих один миллион долларов. Это для московского региона, а для других, скажем так провинциальных, регионов, эта сумма может быть и меньше. Но для Москвы это сумма, приближающаяся к миллиону или явно превышающая миллион. Поскольку при осуществлении этих сделок вовлечено большое достаточно количество людей, все хотят кушать, и для того, чтобы всем хватило, и все были готовы идти на эти риски, уголовные и прочие ответственности, обычно речь идет о серьезных каких-то активах, которых с каждым годом становится естественно поменьше.

А.А.: Понятно. Я считал еще одну рекомендацию: критерием использования или неиспользования оффшоров, по крайней мере, является стоимость активов. То есть не имеет смысла задумываться о средствах защиты до тех цифр, которые только что озвучены были.

Н.Э.: Нет, но если, как говорится, утрировать, и какой-то актив, пускай даже 200 тысяч долларов, валяется бесхозным, и по его овладению не требуется каких-либо больших усилий, то почему бы и нет. Критерии разумности и осмотрительности никто не отменял. Но в целом, да.

А.А.: Понятно. Но если попытаться сейчас окинуть взглядом рынок и посмотреть, как часто применяются инструменты с использованием оффшора.

Н.Э.: Это бессмысленно.

А.А.: В соотношении с российскими инструментами. Я это хотел сказать.

Н.Э.: Ну, невозможно. Такую практику никто не может дать. Разве что Росреестр, если он имеет такую выборку, но она непубличная, в силу даже законодательных некоторых требований, сколькими у них активами владеют резиденты, а сколькими нерезиденты. Но в России популярно все равно приобретать недвижимость на нерезидентов, как минимум не по причине защиты от рисков рейдерства, а по причине, что эта недвижимость потом перейдет не на уровне купли-продажи самой недвижимости, а на уровне купли-продажи акций нерезидентов. Что позволяет заниматься налоговым планированием по известным схемам. И я не знаю, будут ли какие конкретные изменения в налоговом законодательстве в связи с недавними заявлениями о деоффшоризации.

А.А.: Да, спасибо, что на этот вопрос ответили. Но я, наверное, плохо сформулировал вопрос.

Я другое имел в виду. Я хотел, чтобы вы сравнили на текущий момент, где находят инструменты захвата и, соответственно, защиты в российских правовых реалиях либо за рубежом. Вот понятно, что я имею в виду? Грубо говоря, фальсификация документов если происходит, то где? Российских документов или зарубежных документов? Или точки влияния применяются на иностранных директоров или ищут здесь возможности. Вот теперь понятно?

Н.Э.: В какой-то мере. Я, может быть, так отвечу, что с известной степенью осторожности и оговорок, там кучи оговорок, можно полагать, что зарубежные сервис-провайдеры и госорганы менее коррумпированные и менее подвержены какой-то коррупционной составляющей,

чем, допустим, российские.

А.А.: И поэтому?

Н.Э.: И поэтому это есть тоже один из элементов, что к зарубежным реестрам, акционерам, директорам и прочим есть доверия больше. Поэтому недвижимость «сажают» непосредственно на балансы нерезидентов.

А.А.: Значит, рейдеры меньше работают на той зарубежной площадке, условно говоря. Работают, в смысле прилагают какие-то незаконные усилия.

Н.Э.: Ну, то есть они стараются фальсифицировать или искажать юридический смысл документов, которые, так или иначе, сопряжены с российской аудиторией. Потому что постоянно идут случаи по искажению данных в реестрах налоговой инспекции, и это самая популярная и распространенная ситуация.

А.А.: Потому что да, в зарубежных реестрах, особенно не поискажаешь, потому что там есть агенты, которые как-то этому противостоят и, действуя в соответствии с определенными процедурами, немножко этому мешают.

Н.Э.: Как минимум для этого нужно обладать очень большой информированностью, быть очень информированным человеком, знать доподлинно и глубоко, как осуществляются за рубежом определенные процедуры. В Российской Федерации такими сведениями люди обладают и соответственно обладают также возможностями подхода к каким-то физическим лицам, поскольку говорят на одном и том же языке, как минимум.

А.А.: Хотя я сталкивался. Нам сообщали зарубежные агенты о том, что прилетали к ним рейдеры и пытались создать иллюзию о том, что они владельцы этих акций. Прилетали,

по-моему, с акциями на предъявителя.

Н.Э.: Нет, это безусловно. Но мы же говорим, что надо отличать прямую коррупцию, умышленные искажения в результате сговора и мошеннические действия, когда кого-то используют втемную. То есть никто не исключал возможности того, что зарубежных партнеров, зарубежных

сервис-провайдеров можно обмануть. Всех можно обмануть. И государство обманывают, и сервис-провайдеров обманывают. Но это уже вопросы чисто криминальные.

А.А.: А рейдерство, по-моему, на 80% криминальное.

Н.Э.: Нет. Это далеко не так. Я вообще бы никакие проценты тут не ставил, потому что я бы даже наоборот поставил, что большинство сделок являются оспоримыми, а меньшинство являются ничтожными. Практика свидетельствует об этом. Поэтому наиболее квалифицированные и умные рейдеры как раз выстраивают свою тактику и технику таким образом, чтобы не зайти на поле уголовно-правовой ответственности. А остаться в рамках оспоримых сделок в арбитражных и народных судах. И поэтому в тоже время милиции, условно скажем, запретили вмешиваться в спор хозяйствующих субъектов, потому что, когда нет прямой фальсификации, у органов дознания предварительного следствия нет оснований для возбуждения уголовного дела. Поскольку это спор сугубо двух хозяйствующих субъектов о полномочиях, о кворумах, о состоявшемся или несостоявшемся собрании, о дублирующих реестрах и пр. Я не буду перечислять все известные варианты.

А.А.: Понятно. Не получается поставить логическую точку. Я так чувствую, что надо и дальше говорить об этом. Возможно, мы продолжим разговор о рейдерских захватах в других вебинарах, несмотря на то, что, наш эксперт говорит, что тема, в общем-то, имеет тенденцию к сокращению. Но поскольку надо останавливаться, хочу с вами попрощаться. Спасибо больше. Смотрите нас дальше.